Из воспоминаний Александра Ивановича Захарова

До войны 

Носовичи были крупным населенным пунктом, точно больше ста дворов. Стояла большая школа – на три корпуса. Наш дом – большой, под зелёной крышей, был одним из самых больших и красивых в селе, не так давно отстроенным – отец строил его сам, когда ещё плотничал в бригаде. К началу войны отец уже работал заместителем директора крупного торга в Новобелице. Мама не работала, никогда не была колхозницей, вела дом. Неподалёку жила мама отца – бабка Левониха с дочерью. Все вокруг говорили Левониха – добрая душа. Жили они бедно, но были очень гостеприимны и всегда, когда в гости прибегали внуки – угощали чем-то вкусненьким. Дед Леон пропал в лагерях, куда угодил за то, что не сдал обратно полученную вторично продуктовую карточку. Мамин отец - Дмитрий Романович Кужелев – служил на железной дороге.

Война

С началом войны всех мужчин стали забирать на фронт, отец получил бронь как руководитель торговой организации для управления снабжением войск. По шляху на восток шли колонны техники и людей, нас оставляли одних перед надвигающимся врагом. Люди спрашивали «Что же никто не идёт на запад?» Ответа не было. Семье предложили эвакуацию, выделяли половину вагона – но мама ответила, что без отца не поедет, так мы остались в Носовичах. Как нам сказали – под Гомелем тот эшелон разбомбили и почти все погибли. «Бог уберёг», - сказала тогда мама. Стоял август, хлеб был скошен и стоял в снопах, с запада приближались звуки войны. Немцы продвигались при мощной авиационной и артиллерийской поддержке. К западу от села подошел батальон и стал спешно окапываться, наскоро вырывали мелкие щели на одного, технику маскировали снопами хлеба. Нам было интересно, мы бегали и смотрели на приготовления. Я с удивлением обнаружил, что у половины бойцов нет оружия. На мой вопрос один из бойцов показал на соседнюю щель и сказал: «Вот если его убьют - я возьму его винтовку». Наутро в половине окопов были мертвые солдаты, половина окопов была пуста – часть батальона отступила дальше на восток. Немцы появились с запада вполне мирно, без стрельбы – проехали на велосипедах всё село под испуганными взглядами сельчан – и укатили дальше. Люди собрали тела наших солдат и захоронили в общих могилах. Пару дней было пусто – ни немцев, ни наших – как и нет войны. На третий день по шляху прогнали колонну военнопленных – под охраной четырёх фрицев (по одному спереди, сзади и по краям колонны) довольно бодро шагали около двух батальонов наших солдат, некоторые из них говорили – «Идём строить новую жизнь!». Да уж, построили... На ж/д станции некоторое время простоял мадьярский гарнизон. В селе завели старост, полицаев – из недовольных советской властью, а их хватало. Перед войной у людей отнимали землю – сокращали земельные наделы, например у нас сократили землю вдвое до 25 соток. Многие были очень недовольны. По дороге на Гомель рядом с Носовичами, километрах в пяти - Зябровка. Немцы разбомбили там эшелон с боеприпасами, и мальчишеское радио быстро разнесло слушок - на Канаве (так мы называли протекавшую в селе речушку) можно найти и винтовки, и ящики с патронами! Это было дело! У каждого тут же образовалось по ружью и мы стреляли по вывешенным на рогатину шапкам, пока издали не заметили бегущего к нам через поле человека, который размахивал руками и что-то кричал, явно выражая своё неудовольствие. Мы пустились врассыпную, предусмотрительно попрятав оружие. Взрослых потом сгоняли на работы по сбору и складированию оружия из того эшелона. По осени власти организовали сбор колхозного картофеля и готовились вывозить его в Германию. Зима пришла ранняя, очень холодная и снежная. Власти собрали рабочие бригады, и полиция гоняла их в Зябровку на погрузку картофеля. Отец посмеивался: «Поедят они нашей картошечки – мы так погрузили, что она в пути помёрзнет вся». Появились партизаны. Возле Носовичей на железной дороге сделали взрыв – завалился состав с техникой и людьми. Пригнали команду польских ремонтных рабочих. Линию восстановили. Вскоре опять подрыв. Начались аресты. Арестовывали учителей, всех кто занимал должности при советской власти, сгоняли в еврейский дом. Отец был в Зябровке на работах, когда к нам пришли с обыском полицай, мадьяр и немец. Отняли тёплые вещи, велели сидеть дома, поставили часового и ушли. Вечером с работ вернулся отец, мать накрыла ужин, сели за стол – вошел полицай: «Бери документы, идём в полицию». Это было на выходные, в понедельник утром мать пошла в полицию, быстро вернулась – привезли тело отца. Земля промёрзла на большую глубину как камень, копали могилу долго и трудно. Похоронили отца. Понедельник 19 января 1942 года. Через две недели умерла его мать – бабка Левониха. Сил копать вторую могилу больше не было. Разрыли свежую могилу, сделали боковушу, туда и опустили гроб. Так они и лежат рядом.

Оккупация. Одни.

???

Освобождение.

Осень 43. В нашем доме стоит штаб отступающих немцев. Многих угоняли в Германию, немцы ходили по селу и из огнемётов жгли дома с оставшимися людьми. К маме на чистом русском обратился немецкий капитан: «Не хотели уходить с нами, мы уйдём скоро, но и вы тут не останетесь. Есть приказ вас расстрелять». Во дворе дома напротив нас Василий с друзьями выкопали на две семьи убежище. Лаз замаскировали в кустах смородины, поверх убежища на огороде росла капуста. Василий с Марией ушли в лес, нас спрятали в убежище. Обнаружили схрон случайно. Конный дозор объезжал дворы, и под лошадью провалилась крыша лаза. Пришли откапывать, ну мы и вылезли.